Сегодня мне исполняется двадцать один. Двадцать один год, как мама, отослав Турина в Дориат, осталась почти пленницей в землях, где прежде была Владычицей. Из-за меня осталась, потому и имя мне такое выбрала – Ниэнор, Скорбь. И не уйти отсюда: с тех пор, как тебя нет с нами, вокруг Дор-Ломина кишат разбойники и всякая нечисть.
Мне не нравится мое имя, отец. Злое оно, чужое – напоминание о неизбывном горе, о несмываемой вине. Да я-то в чем провинилась?! В том, что невовремя родилась?
Другие девчонки, мои ровесницы, давно замуж повыходили. За захватчиков: наших-то мужчин и не осталось почти, только старики и калеки. Но мы с мамой так решили: лучше быть одной, чем спутаться с племенем Моргота. Это они ведь только с виду люди, а душа у них – как зловонная болотная грязь.
Я не стану плакать, отец: праздник все-таки. Буду глядеть в огонь, улыбаться ему, слушать – будто ты со мной говоришь, будто ты рядом…
– Откройс-ся… – шепчет пламя. – С-слушай меня. С-смотри.
Тихо так шепчет, нежно. Словно любимый, которого у меня никогда не было. Словно брат, которого я не знаю. Словно ты, отец, если бы ты был с нами.
Пламя танцует – будто игривый рыжий котенок выгибает спинку. Пламя поет мне колыбельную, ласковую и немного печальную – ну, совсем чуть-чуть. И зовет, и просит о чем-то…
– Ниэнор!
Знакомый голос. Холодный, строгий. Опять будут ругать.
– Ниэнор, доченька, что с тобой?!
Пусть зовет. Не хочу слышать. Не хочу назад. Я с тобой, отец! Я – огонь.
– Ниэнор, очнись! Очни-ись!!!
Читать полностью